– Лазил по холмам. Видел двух куду.

Я просунул голову в палатку Карла:

– Ужасно рад за вас. Как все было?

– Мы сидели в укрытии, потом проводники сказали мне пригнуть голову, а когда я поднял голову, куду стоял совсем близко. Мне он показался огромным.

– Мы слышали ваш выстрел. Куда попала пуля?

– Первая, кажется, в ногу. Потом мы преследовали его, и я стрелял еще, пока не прикончил.

– Я слышал только один выстрел.

– Нет, их было три или четыре.

– Думаю, горы заглушили шум, если вы погнали его в другую сторону. Ствол у него мощный, и рога раскидистые.

– Спасибо, – сказал Карл. – Надеюсь, вам достанется куду еще лучше. Говорят, там был еще один самец, но я его не видел.

Я вернулся к обеденному тенту, где сидели Старик и Мама. Они явно не были в восторге от куду.

– Что у вас такой расстроенный вид? – спросил я.

– Ты видел эту голову?

– Конечно.

– Жуткое зрелище!

– Все-таки это куду. Там видели еще одного – надо съездить.

– Чаро и проводники говорят, что там действительно был еще один самец – крупный, с великолепной головой.

– Вот и отлично. Этот будет мой.

– Если только он там теперь появится.

– Хорошо, что Карлу наконец повезло, – заметила Мама.

– Могу поспорить, что он еще убьет самого крупного куду на свете, – сказал я.

– Я отправлю его с Дэном за черными антилопами, – сказал Старик. – Такой был уговор. Первый, кто убьет куду, едет добывать антилоп.

– Что ж, справедливо.

– Мы все туда двинемся, как только и вы добудете себе куду.

– Идет.

Часть третья

Неудачная охота

Глава первая

Казалось, с тех пор прошел год. И вот теперь мы едем в машине на солонец за двадцать восемь миль от лагеря после того, как я подстрелил цесарку. Солнце бьет нам в глаза, последние пять дней нам страшно не везло – и на солонце, где Карл добыл куду, и в холмах – высоких и низких, и на равнине, а в довершение всего нам сорвал охоту грузовик этого австрийца. А ведь до отъезда оставалось всего два дня! М’Кола тоже об этом помнил, теперь мы охотились вместе, позабыв о всякой субординации. Досаду вызывали только недостаток времени и незнание местности, из-за чего мы целиком зависели от наших чудаковатых проводников.

Наш шофер Камау был из племени кикуйю, этот спокойный человек в поношенном коричневом твидовом пиджаке, оставленном каким-то охотником, с огромными, уже протертыми заплатами на коленях брюк, в застиранной рубашке каким-то образом ухитрялся выглядеть чуть ли не элегантным. Скромный, тихий Камау был отличным шофером; и сейчас, когда мы выехали из зарослей на открытую, пустынную равнину, я взглянул на него, как всегда восхитившись элегантностью облика, достигаемого с помощью старой куртки, застегнутой английской булавкой, его скромностью, приветливостью и мастерством, и вспомнил, что во время нашей первой поездки он едва не умер от лихорадки, и если б он умер тогда, я не испытал бы особых чувств – только разве страх остаться без шофера. А случись такое сейчас, я бы очень переживал. Отогнав мысли о далекой и маловероятной смерти Камау, я подумал, какое б было удовольствие всадить заряд дроби в зад Дэвида Гаррика, чтобы увидеть истинное выражение его лица, а не маску великого следопыта. И вот тут мы подняли еще одну стаю цесарок. М’Кола протянул мне ружье, но я покачал головой. Он энергично закивал, повторяя: «Хорошо. Очень хорошо», но я приказал Камау ехать дальше. Это вызвало взволнованную речь Гаррика. Разве нам не нужны цесарки? Вот же они. И какие замечательные! Но я видел по спидометру, что до солонца оставалось около трех миль, и мне не улыбалось спугнуть выстрелом антилоп, как случилось, когда мы сидели в укрытии на солонце и шум грузовика испугал куду.

Грузовик мы оставили среди чахлых деревьев в двух милях от солонца и пошли по песчаной дороге к первому солонцу, расположенному на поляне слева от тропы. Мы шагали гуськом, абсолютно молча, и так прошли около мили – впереди ученый Абдулла, затем я, потом М’Кола и Гаррик, пока не увидели впереди размытую дорогу. Там, где песок лежал тонким слоем поверх глины, были лужи – прошел сильный дождь, и такая же слякоть ждала нас впереди. Я не понимал, чем это грозит, но Гаррик театрально развел руками, посмотрел на небо и яростно оскалил зубы.

– Плохо дело, – прошептал М’Кола.

Гаррик заговорил во весь голос.

– Заткнись, дуралей! – осадил его я и приложил палец к губам. Он продолжал громко говорить, и я стал искать в словаре слово «заткнись», а он все указывал то на небо, то на размытую дождем дорогу. Подходящее слово я так и не нашел и тогда плотно зажал Гаррику рот ладонью, и тот от удивления замолчал. – М’Кола, – позвал я.

– Да?

– Что он там говорит?

– Говорит, на солонце плохо.

Вот оно что. А я-то думал, что дождь как раз помощник следопыта.

– Когда шел дождь?

– Этой ночью.

Гаррик опять хотел было заговорить, но я снова зажал ему рот.

– М’Кола!

– Да?

– А другой солонец, – я показал в сторону лесного холма, где был расположен значительно выше другой солонец, – как он, хорош?

– Может быть.

М’Кола что-то тихо сказал Гаррику, который, видимо, был глубоко обижен, но рот, однако, не открывал, и мы пошли по дороге, обходя лужи, к глубокой впадине, наполовину заполненной водой. Гаррик порывался и здесь произнести речь, но М’Кола оборвал его.

– Вперед, – скомандовал я, и мы пошли вслед за М’Колой в сторону верхнего солонца по сырому, песчаному дну старого речного русла.

Вдруг М’Кола замер на месте, наклонился, вглядываясь в сырой песок, а потом шепнул мне: «Человек». След был четкий.

– Шенци, – сказал он, что означало «местный».

Мы пошли по следу, медленно пробираясь между деревьями, и, дойдя до солонца, засели в укрытии. М’Кола покачал головой.

– Нехорошо, – сказал он. – Пойдем.

Мы вышли на солонец. Все здесь было предельно ясно. На мокром пригорке мы увидели следы трех больших самцов куду, спускавшихся к солонцу. Потом следы стали другими – глубоко впечатанные в землю, словно вырезанные ножом – это куду бросились бежать, когда зазвенела выпущенная стрела, на подъеме следы стали расплывчатые и растворились в чаще. Мы проследили следы всех трех, но следов человека не обнаружили. Лучник упустил добычу.

– Шенци, – повторил М’Кола со злобой.

Мы немного прошли по следу человека и увидели, что он вернулся на дорогу. Потом засели в укрытии и ждали до темноты, пока не стал накрапывать мелкий дождь. Никто из зверей не пришел. До грузовика мы добирались под дождем. Какой-то дикарь охотился на наших куду, спугнул их, и теперь они вряд ли придут к солонцу.

Камау из большой брезентовой подстилки соорудил палатку, укрепил мою москитную сетку и поставил раскладушку. М’Кола внес под навес продукты.

Гаррик и Абдулла развели костер и вместе с Камау и М’Колой занялись стряпней. Они решили спать в грузовике. Моросил дождь. Укрывшись в палатке, я разделся, надел теплую пижаму и сел на раскладушку с жареной грудкой цесарки, запивая еду двумя кружками виски с водой.

Вошел М’Кола, серьезный и внимательный, оказавшийся внутри палатки довольно неуклюжим, он взял мою одежду, которую я сложил, соорудив из нее подушку, развернул ее, сложил очень небрежно заново и сунул под одеяло. Он принес три банки с консервами и спросил, не открыть ли их.

– Не надо.

– Чаю?

– К черту чай!

– И чай не надо?

– Виски лучше.

– Да, – согласился он с чувством. – Лучше.

– Чай будем пить утром. На рассвете.

– Хорошо, бвана М’Кумба.

– Спи здесь. На улице дождь. – И я указал на брезент, за которым дождь шумел ласково, и люди, часто ночующие под открытым небом, редко такое слышат. Звук был приятный, хотя не сулил ничего хорошего.

– Хорошо.

– Ну, иди. И поешь.

– Хорошо. Чаю не надо?

– Я же сказал – к черту чай!